8°C Монреаль
22 июня 1941 г». – так называется первый фильм из 20-серийной киноэпопеи «The Unknown War / Великая Отечественная», ставшей плодом американо-советского сотрудничества в 70-ые годы ушедшего века.
Вкратце история этой документальной работы такова: ее инициатором выступил американский кинопродюсер Фред Вейнер, задумавший рассказать амерканским зрителям об исторических событиях на Восточном фронте в период с 1941 г. по 1945 г. В качестве ведущего и комментатора он пригласил звезду Голливуда, известного артиста и участника Второй Мировой Берта Ланкастера.
Патриарх советской кинодокументалистики, доблестный фронтовой кинооператор Роман Кармен, запечатлевший на кинопленке как самые тяжкие дни войны, так и ее победные события (сдача в плен генерал-фельдмаршала Паулюса под Сталинградом, подписание акта Германии о безоговорочной капитуляции), был утвержден в качестве автора сценария. Он стал также художественным руководителем картины. Впрочем, год спустя, 28 апреля 1978 г., 71-летний Кармен скоропостижно скончался.
Работу над дальнейшими сериями, опираясь на оставленную им и другими фронтовыми кинооператорами военную кинохронику, продолжили его верные последователи. В русскоязычной версии роль рассказчика выполнил популярный актер Василий Лановой. Фильм имел большой успех как в США, так и в СССР. Его и сейчас можно посмотреть онлайн.
Но как переживали тот злополучный день – 22 июня 1941 года и последовавшие за ним события – советские дети и подростки?
Своими личными воспоминаниями на этот счет с «Нашей Газетой» любезно поделился доктор исторических наук, автор ряда монографий о российских революциях и Белом движении, бывший главный научный сотрудник Института Российской истории РАН Генрих Иоффе, с девяностых годов живущий в Монреале.
Из Москвы – в Снегири
- Генрих Зиновьевич, сколько Вам было лет, когда началась война?
– Мне было 13 лет, и к тому моменту закончив шестой класс московской 607-ой школы (она находилась на Трифоновской улице), я перешел в следующий класс.
- 607-ая школа известна тем, что в ней учился видный советский поэт Евгений Евтушенко. Вы там с ним не сталкивались?
– К сожалению нет: Евтушенко был на 5 лет младше, а обычно старшие школьники не слишком интересуются младшими, так ведь?..
- Это верно. Ну, и какое было у Вас настроение утром 22 июня 41-го?
– Хорошее! Все уроки и контрольные – позади! Погода стоит отличная, каникулы идут полным ходом. В воскресенье, 22 июня у нас дома назначен долгожданный переезд в подмосковные Снегири, где мои родители уже третий год подряд снимают дачу. Это в 40 км от Москвы по Рижской дороге. Собрали вещи: постельное белье, утварь и т.д. Ждем, когда за нами приедет грузовая машина: мама с сестрой на коленях будет сидеть в кабине, а отец и я – в кузове. Мне не терпится! Когда еще прокатишься с ветерком? В Снегирях меня ждет встреча с друзьями по даче: будем купаться и играть в футбол...
- Постойте, Вы говорите о хорошем настроении... Но разве в политическом плане так уж все «безоблачно» было? Ведь с 1939 г. шла война в Европе, о которой писали советские газеты.
– Это верно. Взрослые, конечно, так или иначе обсуждали зарубежные события, и, если прислушаться, то в их разговорах можно было уловить тревожные интонации, но нас, детей, к этим разговорам не допускали, и в школе на эту тему тоже не говорили.
- И Вы с родителями и сестрой тогда дождались грузовика?
– Да. Он пришел в половину второго. Выходит из кабины молодой водитель и, поздоровавшись, сразу спрашивает у родителей: «Так что делать будем? Едем или как...?». Они удивились: «Что значит: «или как?» Разве что-то случилось?». Он: «А вы не в курсе? Так ведь война! Война началась!». Наступила тяжелая пауза. А он продолжает: « В 12 часов дня по радио выступил Молотов и объявил».
Позже я прочитал, что в Политбюро возник вопрос: кому объявлять? Сталину, конечно? Но Сталин, как будто бы сославшись на то, что ему нужно дополнительное время для уточнения, доверил эту роль наркому иностранных дел Вячеславу Молотову.
- А разве не диктор Юрий Левитан объявил о начале войны?
– Нет, первым был Молотов, Левитан выступил в тот же день, но позже.
Москва, 22 июня 1941 г. © РИА Новости / Фото: Евгений Халдей
«Я их нашей казацкой шашкой всех изрублю»
- И как Ваши родители себя повели ?
– Они, конечно, очень расстроились, огорчились, растерялись... Но после колебаний (водитель терпеливо ждал) решили все-таки ехать. Когда прибыли на место, дачная хозяйка обрадовалась. «Вот молодцы! А то некоторые дачники отказываются, боятся... А чего бояться-то? Да мы этих немцев быстро уконтрапупим. Не продлится война долго ! Вон в кино показывают...»
Я поймал презрительный взгляд водителя, брошенный в сторону дачной хозяйки. Смысл его был: «Дура ты полная!...» .
- То есть он был далек от прераснодушия?..
– Видимо, да. Когда водитель уехал, мы пошли на соседнюю дачу, которую снимали знакомые родителей (они прибыли накануне). Там жили две девушки, обе недавно вышли замуж. У одной из них был молодой муж с Кубани.
Звали его Жора Бережной. Он ушел в буфет на железнодорожную станцию, а когда вернулся, подвыпивши, стал кричать: «Да я их всех нашей казацкой шашкой изрублю, немцев этих!» «Да ты погоди, шашкой-то махать!» – мрачно заметил второй, который был из местных.
Все понимали, что ребят ждет немедленный призыв на фронт. На четвертый или пятый день обоих призвали. А вернулись ли они живыми?... Я не знаю. Но у меня так и осталась фотокарточка того времени с надписью «На память от Жоры Бережного».
- А дальше как события разворачивались?
– Мы пробыли в Снегирях неделю, но это уже была не жизнь! Все находились в смятении. Ясно, что надо было возвращаться домой, в Москву: требовались дополнительные оформления, карточки и т.д.
Радиоприемник СИ-235
- Вы слушали радиосводки?
– Накануне отъезда на дачу отец купил радиоприемник СИ-235. Когда неделю спустя мы вернулись в Москву, которая к тому моменту выглядела крайне мрачно, уже действовал приказ: сдать под расписку все имеющиеся радиопримники. У населения оставались в пользовании только радиоточки.
- Почему?
– Чтобы отрезать доступ к немецкой или иной антисоветской пропаганде. Но самое любопытное было не то, что радиоприемники потребовали сдать, а то, что потом их вернули. Это произошло, когда стало ясно, что враг окончательно выбит с советской территории.
Именно по этому приемнику три года спустя – мне уже будет 16 лет – я услышу объявление Левитана о марше пленных немцев, организованном 17 июля 1944 года по Красной площади. И я, конечно, устремлюсь туда.
- А когда Вы вернулись из Снегирей 29 июня, что происходило в Москве?
– Тогда дали приказ убрать заборы около домов, заклеить окна крест-накрест, строить заграждения. Впрочем, бомбежки Москвы начались месяц спустя после начала войны. На площади Рижского вокзала установили радиорупор. Вокруг него всегда собирался народ. Лица были не такие как сейчас. Это был в основном простой, плохо одетый рабочий люд. Все стояли и молча слушали.
Оттуда же, с площади Рижского вокзала, я видел, как на фронт отправляли новобранцев. Именно там я впервые услышал песню на стихи В. Лебедева-Кумача «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой!» Это была грозная и волнующая песня.
Пионерский лагерь в Шатрище
- И как проходили Ваши дни?
– Я, расстроенный, слонялся по улицам и как-то забрел на свой школьный двор. Встретил там одноклассника Борьку Горячева. Он сообщил, что наша 607-ая школа вместе с другими школами организует выездной лагерь в село Шатрище Рязанской области (называлась это село так, потому что там когда-то стоял хан Батый). И я упросил родителей меня в этот лагерь отпустить. Они нехотя согласились.
В лагере нас, мальчишек, направили на сельхозработы. Мы трудились в поле, собирали морковь. Но потом я попросился на конюшню, где помогал безногому конюху. Он меня научил запрягать лошадь. Однако очень скоро лагерь был расформирован и за нами стали приезжать родители. Возвращались мы с отцом в Москву по Оке на барже. Тех, за кем родители приехать не могли, забирали учителя и пионервожатые.
- То есть положение ухудшалось?
– Да, и очень серьезно. В какой-то момент моя тетка, жившая в подмосковном дачном поселке Баковка, пригласила нас с матерью и сестрой к себе. Она считала, что там безопаснее. Отец мой оставался работать на заводе в городе. Из Баковки я уже наблюдал авиационные бои. Это было в августе и сентябре. Тогда же поступил приказ вырыть окопы и на ночь уходить туда. Как-то ранним утром я вылез из своего укрытия и вижу: все вокруг покрыто белыми бумажками. Я поднял одну: там крупными буквами было написано: «Русские люди! Свергайте жидобольшевистское правительство!» Это были сброшенные сверху немецкие листовки. Впрочем, их было приказано немедленно сжечь.
- А как люди к этим листовкам отнеслись, помните?
– Никто не высказывался, но, думаю, что людям еврейского происхождения читать такое было особенно тяжело. И хотя советская пропаганда не поднимала национальный вопрос, до советских евреев все же доходили слухи из Европы о расправе, которую впоследствии назовут Холокостом. При этом кто-то из населения, возможно, втайне ждал прихода немцев, надеясь на конец Советской власти. А кто-то даже об этом и проговаривался ненароком.
- А Сталин? Как люди его тогда воспринимали?
– Сталин впервые с начала войны выступил 3 июля. Что бы ни говорили и не писали о нем ни до, ни впоследствии, какие бы оценки ни давали, в тот трагический момент его глуховатый голос, и его обращение: «Товарищи! Граждане! Браться и сестры!» звучали для подавляющего большинства советских людей как призыв к безоговорочному сопротивлению и как знак веры в безусловную победу.
Боевые киносборники «Победа за нами!»
- Ну а Вы, 13-летний подросток?
- Я был тогда юн и ничего не боялся, даже когда начались бомбежки Москвы... Вообще дети не боялись, не понимали опасности просто.
- Владимир Высоцкий, выросший в том же районе, что и Вы («Но родился, и жил я и выжил – Дом на Первой Мещанской в конце») пел в своей «Балладе о детстве»:
«Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу».
- Да, это верно. Дети не представляют себе, как это их могут убить...
- И вы оставались в Москве?
– Да. Сидели в Москве, как говорится, до упора. А куда ехать? И как там жить?.. Но в октябре поступил приказ об эвакуации. И нас направили за Урал, впрочем, это – уже другая страница.
- И последний вопрос: было ли что-то, что в ту тяжелую пору поднимало Вам настроение?
– Да, прежде всего, – кино. Прибыв в удмуртский город Глазов, мы с моими новыми одноклассниками повадились бегать в кинотеатр: у одного из них был знакомый киномеханик. В кинотеатре показывали «Боевые киносборники: No 1, No 2, No 3» и т.д. Каждый открывался лозунгом «Победа за нами», а потом шли отрывки из разных художественных фильмов с нашими любимыми артистами – Борисом Чирковым, Николаем Крючковым, Михаилом Жаровым. Мы могли смотреть это помногу раз.
- А документальное кино? Видели ли вы работы фронтового кинооператора Романа Кармена?
– Тогда мы еще не знали этого имени. Но военную кинохронику, одним из главных создателей которой был Кармен, конечно, с жадностью смотрели, мечтая о скорейшей победе. Что касается 20-серийной документальной картины «The Unknown War / Великая Отечественная», то ее по праву считают вершиной его творчества.
Автор: Людмила Пружанская
